. икона распятия Христова . . христианская психология и антропология .

ЦЕНТР
ХРИСТИАНСКОЙ
ПСИХОЛОГИИ И
АНТРОПОЛОГИИ
Санкт-Петербург

. . . . . . . . .
.
"мы проповедуем
Христа распятого,
для Иудеев соблазн,
а для Еллинов безумие..."
(1 Кор. 1, 23)
 
. . .
  • ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА
  • МАТЕРИАЛЫ по христианской антропологии и психологии
  • БИБЛИОТЕКА христианской антропологии и психологии
  • Григорий Чудотворец св., еп. Неокесарийский. Переложение Екклезиаста (текст)

  • . . ХРИСТИАНСКАЯ
    ПСИХОЛОГИЯ И
    АНТРОПОЛОГИЯ
    В ЛИЦАХ
    .
    .
    ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА .
    .
    Участники проектов .
    .
    Направления деятельности .
    .
    Публикации, доклады .
    .
    МАТЕРИАЛЫ .
    .
    Библиография .
    .
    Персональная библиография .
    .
    Тематическая библиография .
    .
    Библиотека .
    .
    Библиотека по авторам .
    .
    Библиотека по темам .
    .
    Словарь .
    .
    Проблемное поле .
    .
    Контактная информация .
    .
    .

    Поиск по сайту
     
    .
    . . .

     

    Григорий Чудотворец св., еп. Неокесарийский

    ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ЕККЛЕСИАСТА

     

    I.

    Так говорит Соломон, сын Давида царя и пророка, славнейший пред всеми людьми царь и мудрейший пророк, всей церкви Божией: как суетны и бесполезны дела и стремления людей, [вообще] все человеческое. Ибо никто не может сказать, что какая-нибудь польза соединена с тем, что люди, ползающие по земле, и душой и телом спешат совершить, всецело подчинившись временному, даже не желая хотя сколько-нибудь посмотреть благородным оком души выше звезд. И истрачивается человеческая жизнь день за днем, и круговращения времен года и годов, определенные течения солнца, когда они то приходят, то незаметно уходят. Это подобно прохождению бурных потоков, с великим шумом низвергающихся в неизмеримую бездну моря. И то, что ради людей произошло от Бога, остается тем же, как например, то, что от земли рождаются, что в землю уходят, что земля остается тою же, что солнце, обойдя всю ее, снова возвращается к тому же пределу, таким же образом и ветры, и что реки в таком количестве изливаются в море и набегающие ветры не заставляют его преступить определенной ему меры, и сами не нарушают законов. И именно, так устроено то, что служит нам для этой жизни. Но то, что изобретено людьми, как речи, так и дела, не имеет меры. И слов, конечно, большое изобилие, пользы же никакой от сбившейся с пути болтовни. Но природа людей ненасытна как в том, чтобы говорить, так и в том, чтобы слушать речи другого и к тому же еще стремиться видеть безрассудными глазами все, что встречается. Что может произойти в последствии, что уже не было бы совершено или сделано со

    – 62 –



    стороны людей? Что есть нового, что еще никогда не было бы известно по опыту, о чем достойно было бы и помнить? Я же думаю, что нет ничего, о чем можно было бы сказать что-нибудь свежее, или же, сравнивши, найти новое, совершенно неизвестное древним. Но подобно тому, как прошлое покрыто забвением, так и настоящее для тех, кто будет после, затемнится от времени. И, проповедуя ныне это, я не поступаю опрометчиво, – нет, у меня, которому вверено царство Евреев в Иерусалиме, все достаточно продумано. Тщательно же исследовавши и мудро испытавши всю природу на земле, я познал, что она очень лукава, потому что человеку дано нести тяготу на земле, когда он то под тем, то под иным предлогом труда вращается в том, что не имеет никакой цены. Все же то, что находится долу, наполнено странным и скверным духом, так что его нельзя восстановить, но даже невозможно совершенно и мыслями обнять, сколь великое безрассудство овладело человеческими делами. Я поразмыслил некогда с самим собою и подумал, что я мудрее всех бывших здесь прежде меня: я познал, что я разумею как притчи, так и природу вещей. Но, – думал я, – напрасно направлять [свою мысль] на это, и как за мудростью следует знание, так и знание сопровождают страдания.

    II.

    Таким образом, помысливши, что это так обстоит, я решил обратиться к другому роду жизни, предаться наслаждению и испытать разнообразные удовольствия. Ныне же я понял, что все подобное – суета. И я сдержал безрассудно несущийся смех, удовольствие же принудил к умеренности, сильно укоривши его. Размысливши же, что душа в состоянии удержать телесное естество, опьяненное и растекающееся подобно вину, и что воздержание порабощает себе похоть, я решил постигнуть, что некогда предназначено было для людей важного и поистине прекрасного, которое они должны совершить в этой жизни. Ибо я испытал все прочее, что считается достойным удивления, именно сооружения высочайших домов и насаждения виноградников, к тому же еще устройство садов, обладание и уход за разнообразными плодоносными деревьями; там устроены были и огромные водоемы для вместилища вод, предназначенных для обильного

    – 63 –



    орошения деревьев. Приобрел же я себе множество домочадцев, рабов и рабынь; одних купил отвне, другими пользовался как родившимися у меня. В моем обладании были стада четвероногих животных, много стад рогатого скота и много овец – больше, чем у кого-либо из древних. Сокровища золота и серебра притекали ко мне, так как я заставил царей всех [соседних народов] приносить мне дары и платить дань. Составлены были для моего услаждения многочисленные хоры мужчин и вместе женщин, весьма стройно исполняющих песни. К этого рода удовольствиям я присоединил пиры и виночерпиев, выбранных из людей обоего пола; я даже не мог бы исчислить, – настолько я превосходил ими царствовавших прежде меня в Иерусалиме. Отсюда [в результате] получилось, что мудрость у меня уменьшалась, возрастало же недоброе пожелание. Предоставивши свободу всякому обольщению глаз и необузданным порывам сердца, отовсюду вторгающимся, я отдался надеждам на удовольствия; и свою волю я привязал ко всяким жалким наслаждениям. Таким образом мои мысли дошли до такого несчастного состояния, что я думал, что это – прекрасно, а это мне надлежит совершить. Наконец, отрезвившись и прозревши, я понял, что то, чем я был занят, жалко и вместе с тем очень пагубно, действие не доброго духа. Ибо ничто решительно, что бы ни избирали люди в настоящее время, по здравом рассуждении не представляется мне заслуживающим одобрения и усиленного домогательства. Поэтому, мысленно сопоставивши блага мудрости и зло неразумия, я по справедливости с большим почтением отнесся бы к тому человеку, который [раньше] безрассудно увлекался бы, а потом, овладевши собою, возвратился бы на должный путь. Ибо расстояние между благоразумием и безрассудством большое, и различие между обоими так же велико, как между днем и ночью. Посему тот, кто избрал добродетель, подобен тому, кто открыто и сверху смотрит на каждую вещь и путь свой совершает во время яснейшего света; кто же, напротив, погряз во зле и во всякого рода заблуждениях, [тот подобен] тому, кто блуждает как бы в безлунной ночи, будучи слепым по виду и тьмою лишенным деятельности. Наконец же, помысливши о том, какое различие между тем и другим из этих родов жизни, я не нашел никакого и, как сам сделавший себя сообщником неразумных, я приму

    – 64 –



    плату за неразумие. Ибо какое благо или в тех хитроумных доводах, или какая польза от многих речей, где потоки болтовни быстро устремляются из неразумия, как из источника? У мудрого и неразумного нет ничего общего ни по памяти у людей, ни по воздаянию от Бога. Дела же человеческие, когда кажется, что они еще только начинаются, уже всех их постигает конец. Мудрый же никогда не имеет одинакового конца с глупым. Поэтому я возненавидел и всю свою жизнь, истраченную на пустые дела, которую провел, сильно прилепившись к земным трудам. Ибо, чтобы сказать кратко, все достигнуто мною с большим трудом, будучи делом неразумного стремления; и другой кто-нибудь – мудрый ли, или глупый – унаследует суетные плоды моих трудов. Когда я дал себе в этом отчет и отверг, для меня выяснилось истинно благое, предназначенное человеку, именно познание мудрости и приобретение мужества. Если же кто не заботился об этом и увлекался желанием другого, таковой предпочел лукавое доброму, стремился к порочности вместо честности, и к тяжелому труду вместо покоя, влекомый туда и сюда разнообразными тревогами, ночью и днем всегда мучимый как неотложными трудами телесными, так и непрерывными заботами души, так как у него сердце трепещет из-за бессмысленных дел. Ибо совершенное благо состоит не в пище и питье, – хотя и пища прежде всего происходит от Бога, ибо ничто из подаваемого для нашего благосостояния не существует без Его промышления. Но благой муж, получивший мудрость от Бога, достиг небесной радости. Напротив же, лукавый, поражаемый ниспосланными от Бога бедствиями, болеющий корыстолюбием, стремится собрать много, и спешит пред лицем Владыки всех надругаться над тем, кого Бог почтил, предлагая [ему] нечестивые дары, осуществляя этим коварные и вместе суетные стремления своей несчастной души.

    III.

    Нынешнее же время полно всяких противоположностей – рождения, потом смерти, насаждения растений, потом исторгания, исцелений и убийств, созидания и разрушения, плача и смеха, рыдания и ликования. Ныне собираешь плоды с земли, ныне же и выбрасываешь; и то безумно стремишься к

    – 65 –



    женщине, то чувствуешь отвращение к ней. Сейчас только нашел что-либо и ныне же потерял; только что хранил и тотчас же выбросил; то убивал, то сам убит; говорил, потом замолчал, любил, потом возненавидел. Ибо дела человеческие то борются между собою, то примиряются, и отличаются таким непостоянством, что то, что казалось добрым, в скором времени изменяется в признаваемое всеми дурным. Поэтому, прекратим напрасные труды. Ибо все это, как мне кажется, назначено для того, чтобы отравленными бичами приводить людей в неистовство. Но некий лукавый, уловляющий удобное время, раскрыл свою пасть на нынешний век, употребляя чрезвычайные усилия, чтобы разрушить создание Божие, решив от начала и до конца враждовать с ним. Итак, я убедился, что веселье и делание добра – величайшее благо для человека, и что, конечно, и это временное наслаждение приходит только от Бога, если делами управляет справедливость. От вечных же и нетленных дел, которые Бог твердо определил, невозможно ни отнять чего-либо, ни прибавить. Посему для всякого, кто бы он ни был, они страшны и вместе с тем достойны удивления. И то, что уже было, пребывает, а то, что будет, уже по предведению было. А тот, кого несправедливо обижают, в Боге имеет помощника. Далее, видел я в преисподней бездну мучения, ожидающую нечестивых; благочестивым же оставлено другое место. Также помыслил я в себе, что у Бога все одинаково – быть почитаемым и судимым, что одно и то же – праведные и неправедные, разумные существа и неразумные. Ибо всем одинаково отмерено время и угрожает смерть, одно и то же у Бога – скоты и .люди; они различаются между собою только членораздельностью речи, – все же [остальное] у них одинаково, и смерть приходит на остальных животных не больше, чем и на людей. Ибо у всех одинаковый дух, и ничего больше нет в людях, но все, одним словом, суета, от одной и той же земли получает свой состав и в ту же землю разрешится. Ибо неизвестно относительно человеческих душ, восходят ли они вверх, и относительно остальных [душ], которые получили неразумные [животные], рассеются ли они внизу. И, как мне кажется, нет никакого другого блага, кроме наслаждения и пользования настоящим. Ибо, как я подумал, невозможно возвратиться к пользованию этим, когда человек [уже] однажды вкусил смерть.

    – 66 –



    IV.

    Обратившись от всех этих мыслей, я раcсудил и отвратился от всякой клеветы, блуждающей среди людей, из-за которой несправедливо угнетаемые проливают слезы и стенают, насильно отвергаемые, когда cо всех сторон охватывает их совершенное отсутствие помогающих или вообще утешающих. Насильники же поднимаются в высоту, с которой и упадут. Из неправедных же и наглых умершие оказались в лучшем состоянии по сравнению с живущими доныне. Предпочтительнее же этих обоих тот, кто будет подобен им, но еще не произошел, потому что он еще не коснулся человеческого лукавства. Также мне сделалось ясным, и какая зависть со стороны ближних следует за мужем, – это жало лукавого духа; и что тот, кто воспринял ее в себя и ею как панцирем облечен, ничего другого не знает, как чтобы снедать свою душу и распиливать и истрачивать вместе с телом, почитая для себя благосостояние других безутешною печалью. Но муж благоразумный предпочел бы наполнить одну руку отдыхом и покоем, чем обе руки трудом и хитростью коварного духа. Есть же нечто и иное, что, как я знаю, случается с мужем, вопреки тому, что должно было бы быть, вследствие недоброго произволения. Он во всех отношениях одинок и не имеет ни брата, ни сына, а изобилует многими сокровищами, всецело предан ненасытному желанию и совершенно не хочет каким-либо образом отдаться благостыне. Посему я охотно спросил бы его, ради чего таковой изнуряет себя трудом, без оглядки убегает от того, чтобы сделать что-либо доброе, и чрезвычайно занят разнообразными пожеланиями какого-либо стяжания. Гораздо лучше его те, которые вступили в общение совместной жизни, из которого могут получить наилучшие плоды. Ибо когда два мужа честно занимаются одними и теми же делами, то, если даже с одним из них и приключится что-либо, однако не малую поддержку он имеет в лице своего сообщника. Величайшее же горе человеку, который терпит неудачу и у которого нет того, кто бы поднял его. Напротив же, живущие вместе и успех себе удвоили и ненастье неприятных обстоятельств облегчили; так что и днем блистают взаимным доверием, и ночью возвеличиваются радостью. А тот, кто влачит жизнь без общения с людьми,

    – 67 –



    проводит ужасную для него самого жизнь, не понимая, что если бы даже кто и напал на людей сплотившихся, то он замышляет дерзко и небезопасно, и что веревка втрое сплетенная обыкновенно не легко разрывается. Я же предпочитаю юношу бедного, но благоразумного, старому, но неразумному царю, которого не озабочивает мысль, что возможно, что кто-либо из находящихся в темнице будет поставлен на царство, и что сам же он потом справедливо может быть лишен неправедного владычества. Ибо случается, что те, которые находятся под властью молодого, но разумного, беспечальны, именно все старшие по возрасту 1). Ибо родившиеся потом, вследствие того, что по опыту не знают другого, и этого не могут хвалить и руководятся необдуманными решениями и побуждениями враждебного духа. Проповедуя же, имей в виду право проходить свою собственную жизнь, а за неразумных молиться, чтобы достигли разумения и избегали совершения дурного.

    V.

    Прекрасно быть воздержным на язык и в усердии к речам иметь уравновешенное сердце. Ибо не следует необдуманно пользоваться речами, [не смущаясь тем] если они [даже] нелепы, или произносить голосом то, что пришло на ум, но помышлять о том, что хотя мы и далеко отстоим от неба, однако необходимо знать, что Бог слышит наши речи, и что полезно говорить не опрометчиво. Как за разнообразными заботами души следуют всяческие сновидения, так и с безрассудством связана пустая болтовня. Далее, обет, данный в молитве, пусть [у тебя] получает исполнение на деле. Безумным свойственно быть отверженными; ты же будь правдивым, зная, насколько лучше тебе не обещать и не браться что-нибудь сделать, чем, давши обет, потом оставить без исполнения. Должно же всячески избегать потока постыдных слов, в том убеждении, что их услышит Бог. Ибо для того, кто помышляет так, ничего больше не остается, как чувствовать, что дела его разрушаются Богом. Ибо подобно тому, как сны, если их много, пустые, так и многие речи. Страх же Божий спасителен для людей, но он редко обнаруживается. Поэтому не должно удивляться, видя, что на бедных клевещут,

    __________

    1) Т.е. знакомые с характером управления старого царя.

    – 68 –



    что судьи выносят неправильные решения. Должно же, далее отвращаться от того, чтобы не казаться большими тех, которые обладают большею властью. Ибо если бы даже это и случилось, однако от грядущих для тебя опасностей не спасет тебя и самое лукавство. Но как имущество, добытое грабежом, весьма пагубно и преступно, так и в муже, жадном к деньгам, не бывает насыщения и не является благорасположения к ближним, хотя бы еще приобрел чрезвычайно много серебра. Ибо это суета. Благость же весьма радует вступивших в союз с нею, делает мужественными, подавая способность понимать каждую вещь. Но важно не прилепляться и к такого рода заботам. Бедный, хотя бы он был и раб, и не переполнял своего чрева, однако пользуется приятным отдыхом во сне. Сильное же желание богатства соединено с бессонницей и томлением души. Что же может быть бессмысленнее того, как, накопляя с большим старанием и заботою богатство, сохранять его, сберегая тем для самого себя повод к тысячам зол. И этому богатству суждено некогда погибнуть и разрушиться, будут ли у приобретшего его дети или нет; самому же [богатому], если бы даже и не хотел, надлежит сойти в землю и умереть таким, каким некогда явился в бытие. Таким образом, имея отойти с пустыми руками, он будет увеличивать свою порочность, как будто не помышляя о том, что ему предлежит конец, подобный рождению, и что он напрасно трудится, более для порыва ветра, чем удовлетворяя своему собственному усердию, истрачивая всю свою жизнь в нечестивейших пожеланиях и в неразумных стремлениях, к тому же еще в печалях и в болезнях. И, коротко сказать, для такого человека дни – мрак, а жизнь – скорбь. Но вот что благо и не должно быть отвергнуто: Божий дар есть то, что человек может в радости наслаждаться своими трудами, принявши Богом данные, а не похищенные сокровища. Ибо он именно и печалями не болеет и не рабствует как можно больше лукавым помышлениям, но измеряет свою жизнь благодеяниями, будучи благорасположен ко всем, и радуется дару Божию.

    VI.

    Я подхожу своею речью к несчастью, наиболее имеющему силы над человеком. Допустим, Бог в изобилии доставил

    – 69 –



    ему все приятное его сердцу и не лишил его решительно ничего из того, чего бы он ни пожелал: ни богатства, ни славы, ни всего прочего, к чему люди жадно стремятся; он же, удовлетворенный всем, мучится как будто одним только бедствием, ниспосланным Богом, именно тем, что не пользуется [этим], сберегает для чужого ему [человека], умирая бесплодным и для себя и для других. Это я почитаю важным доказательством и очевидным изобличением чрезмерной испорченности. В самом деле, тому мужу, который неукоризненно назван отцом очень многих детей и жил продолжительное время, но за такое время не насытил души своей благостью, не испытав смерти, – этому мужу я не позавидовал бы ни в многочадии, ни в долгоденствии, и предпочитаю ему зародыш, преждевременно вышедший из матерней утробы. Ибо этот как пришел напрасно, так и уходит незаметно в забвении, не коснувшись зла, даже не увидевши солнца. Это покойнее, чем лукавому, хотя бы он тысячами лет измерял свою жизнь, но не познал благости. Конец же для обоих смерть. Впрочем, неразумный изобличается особенно тем, что не получает удовлетворения никакому пожеланию. Мудрый же не подвержен этим страданиям. Однако по большей части случается, что праведность жизни ведет человека к бедности. Многих же лишают рассудка предметы, привлекающие внимание похотливых глаз, которые возбуждают душу и чрез пустое пожелание видеть влекут к бесполезному занятию. Но во всяком случае, что теперь произошло, то уже известно, и ясно, что человек не в состоянии противостоять тому, что выше его. Впрочем, пустые речи обращаются против людей, увеличивая безумие пользующихся ими.

    VII.

    Хотя никаким образом и ни в чем не получит больше пользы тот, кто знает, что из того, что ему по сердцу, случится с ним в жизни, – ибо допустим это, – однако же излишнее любопытство людей сочиняет, будто они исследуют и, как им кажется, знают и то, что будет после смерти каждого. Добрая же память для души приятнее, чем елей для тела, и конец жизни лучше рождения; и предпочтительнее плакать, чем пировать, и быть с печалящимися, чем с упивающимися. Ибо дело так обстоит, что достигший конца этой жизни уже

    – 70 –



    не беспокоится о том, что вокруг него. [Подобным образом] разумный гнев предпочтительнее смеха, ибо суровым выражением лица приводится в порядок и душа. Поэтому души мудрых [обычно] печалятся и смиряются; души же неразумных высокомерно веселятся. И гораздо более желательно подвергнуться прещению одного мудрого, чем стать слушателем хвалебных песен целой толпы людей дурных и жалких. Ибо смех людей глупых подобен треску большого количества тернового хвороста, сжигаемого сильным огнем. Но также особенно тяжкое и величайшее зло – это клевета, ибо она злоумышляет на души мудрых и стремится погубить благородную твердость добрых. И хвалить следует не того, кто начинает речь, а того, кто оканчивает, и одобрять скромность нрава, а не превозношение и гордость. Всеми же способами должно воздерживаться от ярости и не впадать поспешно в гнев, которому рабствуют неразумные. Погрешают говорящие, что предкам дана была лучшая жизнь, и не разумеют, что мудрость весьма много отличается от избытка в имуществе, и настолько славнее, насколько серебро оказывается светлее своей тени. Ибо жизнь человека является результатом не тленного стяжания богатства, но мудрости. Кто же, скажи мне, в состоянии будет выразить словами столь великое и столь благодетельное промышление Божие? Или кто может воззвать то, что, по-видимому, праведно пренебрежено Богом? Я же, действуя прежде не право, [теперь] понял все, и то, что праведный пребывает в своей праведности и до смерти не уклоняется от нее, но и из-за нее подвергается козням, и что нечестивый умирает вместе с своим злом. Но тому, кто действительно праведен, не нужно сильно показывать себя таковым и слишком и выше меры мудрым, чтобы, преткнувшись в чем-либо, он не погрешил гораздо более. И не будь нерассудительным и дерзким, чтобы тебя не похитила несвоевременная смерть. Величайшее же благо – крепко держаться Бога и, пребывая в Нем, ни в чем не согрешать. Ибо гнусно прикасаться к чистому оскверненною рукою. Кто же со страхом Божиим повинуется, тот избегает всего противного. Мудрость может оказать больше помощи, чем множество могущественнейших мужей в городе; она часто справедливо и прощает уклоняющихся от своих обязанностей. Ибо нет ни единого, кто не претыкался бы. Речам же нечестивых

    – 71 –



    ни в чем не должно внимать, чтобы тебе собственными ушами не услышать речей против тебя, как например пустословия лукавого раба, и чтобы, тогда уязвленный в сердце, ты впоследствии и сам не склонился воздать ему многими действиями. Я познал все это, получив мудрость от Бога; но когда я потом потерял ее, я уже не мог быть похожим на себя. Ибо мудрость убежала от меня в беспредельную даль и в неизмеримую глубину, так что мне уже невозможно овладеть ею. Так что потом я даже совершенно перестал искать ее и не помышлял больше о том, чтобы уразуметь безумные дела, суетные советы и тревожную жизнь нечестивых. Но будучи так настроен, я этим отличался [от других], и одержимый смертоносною похотью, я познал, что женщина есть некоторого рода сеть, или что-либо иное в этом роде. Ибо сердце ее уловляет проходящих мимо нее, а если она рукою только прикоснется к руке, удерживает так, как будто она влечет, заключивши в оковы. Только в том случае ты можешь освободиться от нее, если ты снискал милость Божию к себе, и Он блюдет тебя, потому что, кто порабощен греху, тот не уйдет от нее. Искал я среди всех женщин скромности их и не нашел ни в одной. Мужчину благонравного из тысячи можно найти, женщины же – нет. Больше же всего я уразумел то, что люди сотворены Богом правыми по душе, но они сами увлеклись в разнообразные помышления и в бесконечные искания, заявляют притязание на изыскание мудрости и проводят время в занятии ничтожными речами.

    VIII.

    Мудрость же, если она оказывается в человеке, видна даже по лицу, так как она освещает стяжавшего ее; как и напротив, бесстыдство изобличает того, в ком оно вселилось, как достойного ненависти, с первого же взгляда. Должно со всем усердием внимать речам царевым и всяким образом избегать клятвы, в особенности клятвы именем Божиим. Впрочем, надлежит [вообще] противостоять худой речи, но [особенно] остерегаться всякого злословия на Владыку. Ибо в самом деле невозможно хулить Его, если Он даже наведет что-либо на тебя, ни противоречить определениям

    – 72 –



    единого Правителя и Царя. Лучше и полезнее, пребывая в священных заповедях, оставаться вдали от лукавых речей. Ибо мудрый муж знает и предвидит, что суд, который будет в надлежащее время, будет праведный. Ибо все дела человеческие в этой жизни ожидают наказания свыше. Только лукавый, кажется, совершенно, не знает что, так как о нем теперь много попечения, то ничто решительно не будет забыто впоследствии. Он не ведает, что потом будет, ибо никто не в состоянии будет возвестить о том по надлежащему, потому что никто не будет так силен, чтобы мог воспрепятствовать ангелу, который будет брать у него душу, и совершенно невозможно найти никакого способа, чтобы отменить время смерти, но подобно тому, как захваченный в самой средине войны видит, что со всех сторон закрыта для него возможность бегства, так и всякое нечестие человека погибает вместе с ним. И я изумляюсь всякий раз, когда посмотрю, какого рода и сколько люди старательно придумали на пагубу ближним. Я знаю, что нечестивые раньше похищаются из этой жизни и устраняются за то, что сами предали себя суете. Но так как промышление Божие не следует немедленно за всеми по причине многого долготерпения и не тотчас после преступления [злой] наказывается, то ради этого лукавый муж думает, что можно и дальше согрешать, как будто он может ускользнуть безнаказанным; он не разумеет, что и после весьма долгого промежутка времени поступивший неправедно не укроется. Величайшее же благо – благоговейный страх пред Богом, потерявши который нечестивый не много времени будет пользоваться своею глупостью. Часто же распространяется между людьми самое худшее и самое ложное мнение как о праведных, так и о неправедных. Ибо о том и о другом думают противоположное [действительности]: и тот, кто праведен, кажется не таким, а, напротив, нечестивый считается разумным. Такое именно тяжкое заблуждение я почитаю наибольшим из всех. Некогда мне казалось, что величайшее из благ – пища и питье, и что тот наиболее угоден Богу, кто как можно больше наслаждается ими в течение своей жизни, и такого рода веселие я считал единственным утешением жизни. И поэтому я ничем другим не занимался, как только этою мыслью, так что ни ночью, ни днем не отвлекался от всего того, что изобретено для

    – 73 –



    наслаждения людям. И я узнал только то, что кто осквернился этим, тот, даже много потрудившись, никак не сможет обрести подлинного блага.

    IX.

    Ибо я подумал тогда, что всех людей нужно считать достойными одного и того же; и если кто мудр и усердно упражнялся в делах праведности, и отвратился от неправды и, будучи благоразумным, избежал вражды ко всем, – что угодно Богу, – то мне представлялось, что он напрасно трудится. Мне казалось, что один конец праведного и нечестивого, доброго и злого, чистого и нечистого, и приносящего Богу умилостивительную жертву и совершенно не приносящего. Ибо когда неправедный и добрый, когда клянущийся и совершенно отвращающийся от клятвы, как я полагал, устремляются к одному и тому же концу, то закрадывается какая-то недобрая мысль, что все оканчивают жизнь одинаковым образом. Но я теперь знаю, что это помышления неразумных, и заблуждение и обман. Также часто говорят, что умерший совершенно погибает, и что должно живого предпочитать мертвому, хотя бы он находился во тьме, и что хотя бы даже он проводил жизнь, как собака, [его должно предпочесть] умершему льву. Ибо живые по крайней мере знают, что они умрут, мертвые же решительно ничего не знают. И не предлежит им никакого воздаяния, после того как они исполнили определенное судьбою. И вражда, и дружба по отношению к умершим окончились; ибо у них и соревнование прекратилось, и жизнь исчезла. Ушедший однажды из этой жизни ни в чем не имеет участия. Это – обольщение, продолжающее очаровывать, и оно подает такого рода совет: эй ты, что ты делаешь и не наслаждаешься разнообразной пищей и не переполняешься вином? Разве ты не понимаешь, что это дано Богом для беспрепятственного наслаждения? Почему бы тебе не надевать чистой одежды и, благовонным маслом помазавши голову, не смотреть на ту или другую женщину и суетно проводить суетную жизнь? Ибо кроме этого тебе не осталось ничего иного ни здесь, ни после смерти. Но делай, что придется. Ибо никто не потребует у

    – 74 –



    /пропуск в тексте – Прим. ред./ он ни был, в который, как говорят, мы отходим, непричастен мудрости и способности чувствовать. Так [говорят] суетные [люди].

    Я же хорошо знаю, что ни те, которые кажутся самыми быстрыми, не совершат успешно того великого течения, ни те, которые славятся у людей как сильные и страшные, не выйдут победителями в страшной брани. Но также и благоразумие познается не во множестве пищи и разумение не находится непременно в союзе с богатством. Не сорадуюсь я и с теми, которые думают, что удел всех одинаков. Мне кажется, спят глубоким сном те, которые помышляют в таком роде и не рассуждают, что, будучи уловленными подобно рыбам и птицам, они будут истощены в несчастьях, неожиданно получивши заслуженное наказание. Я же так почитаю мудрость за нечто великое, что даже малый город, населенный немногими, но осажденный рукою великого царя, почитаю за многолюдный и великий, если он имеет в качестве гражданина даже одного бедняка мудрого мужа. Ибо он был бы в силах спасти свой город как от врагов, так и от [возведенных против него] укреплений. И хотя другие не замечают того мудрого бедняка, но я всецело предпочитаю силу в мудрости этой силе в обычном значении. Но здесь на земле не почитается мудрость, соединенная с бедностью; впрочем, потом она услышана будет, так как она силою голоса превосходит вельмож и тиранов, устремляющихся ко злу. Ибо мудрость сильнее даже оружия; неразумие же одного причиняет опасность многим, хотя бы он для многих был презренным.

    X.

    Ибо даже мухи, упавшие в благовонное масло и задохнувшиеся в нем, делают непристойным и вид и помазание того приятного помазания: [так] отнюдь не следует вспоминать в одно и то же время о мудрости и глупости. Мудрый сам ведет себя к делам правой стороны; безумный же склоняется в левую сторону, и не наступит такого времени, когда бы его глупость могла руководить его к прекрасным делам. И помышления его суетны, исполнены глупости. Если же на тебя, друг, когда-либо нападет даже враждебный дух, то ты

    – 75 –



    мужественно противостань ему, зная, что Бог может покрыть своею милостью и великое множество прегрешений. Что глупый поднимается на высоту, а богатый мудростью смиряется что, как я видел, рабы греха ездят на коне, а святые мужи ходят пешком без почета, тогда как лукавые гордятся, – это – дела тирана и отца всякого лукавства. Если же кто злоумышляет против другого, то он забывает, что причиняет козни себе же первому, и только одному себе. Кто разрушает ограду другого, тот подвергнется укушению змия. Но если кто и камни изъемлет, тот претерпит не малый труд. Но и рассекающий дрова может подвергнуться опасности от своего собственного оружия. Если случайно топор упадет с рукоятки, то занимающейся этой работой придет в смущение, так как он не на пользу собирает и умножает себе свою неправедную и скоро гибнущую силу. Укушение же змия бывает скрытным, и никакого облегчения не принесут заклинатели, ибо они суетны. Но муж добрый делает добро и себе и ближним. Напротив, глупый низвергается в погибель из-за своей болтовни. Раз открывши уста, он глупо начинает и скоро перестает, постоянно обнаруживая свое неразумие. Человеку же невозможно что-либо знать и от человека получить сведения о том, что было, или о том, что последует. Ибо кто ему откроет? Человек, который не умел совершить путь в хороший город, в глазах и во всем лице носит выражение переносимого им бедствия. Но я предрекаю несчастия тому городу, царь которого юный и князья прожорливы. Напротив, считаю блаженною ту добрую землю, которой царь – сын свободного, где благовременно наслаждаются благами удостоившиеся там начальствовать. Но ленивый и праздный наносят ущерб дому, сделавшись праздношатающимися, и для своего прожорства они пользуются всем, легко увлекаемые серебром, за малую плату они постыдно и малодушно решаются делать все, что угодно. Царю же и князьям и вельможам надлежит повиноваться и не навлекать на себя их гнева и совершенно не произносить какого-либо оскорбительного слова по отношению к ним. Ибо должно опасаться, что сказанное даже наедине как-нибудь сделается явным. Ибо единому и богатому и великому Царю быстрые и крылатые ангелы переносят все, совершая духовное и разумное служение.

    – 76 –



    XI.

    Справедливо делиться хлебом и всем необходимым, что служит людям для поддержания жизни. Ибо если даже ты будешь считать, что в настоящее время [то, что ты даешь] у кого-либо погибает, как если бы ты пускал хлеб на воду, однако, по прошествии времени, окажется, что человеколюбие [твое] не бесполезно для тебя. Давай щедро и разделяй свое имущество многим, ибо ты не знаешь, что принесет следующий день. [Ибо] и облака не удерживают своего обильного дождя, но проливают влагу на землю, и дерево не всегда стоит, но если и люди пощадят его, то оно ветром будет опрокинуто. Многие же хотят предузнавать и то, что будет с неба, и кто смотрит на облака и ожидает ветра, тот воздерживается от жатвы и веяния хлеба, полагаясь на то, что не имеет значения, и не зная ничего из того, что будет от Бога, подобно тому, как [не знает] даже, что родит беременная. Посеявши же во время, собирай плоды, лишь только наступит для этого время, ибо неизвестно, какое из того, что произрастает, будет лучшим. О, если бы все удавалось хорошо! Размышляющий, что прекрасно солнце, что приятна эта жизнь и что хорошо быть долголетним, беспрестанно веселясь, и что смерть – страшное дело и вечное зло и приводит к ничтожеству, думает, что должно наслаждаться всем настоящим и тем, что считается приятным. Он советует и юношам пользоваться своим возрастом, предавши свои души всякому удовольствию и удовлетворять всякие пожелания и делать то, что им угодно, смотреть на то, что услаждает, и отвращаться от того, что не таково. Такому я скажу следующее: безумствуешь ты, если ты не ожидаешь, что за все это постигнет суд от Бога. Худое дело разврат и распутство, и гибельна нечистая необузданность наших тел. Ибо юности сопутствует безумие; безумие же ведет к погибели.

    XII.

    Должно же, еще будучи юным, бояться Бога, прежде чем предашь самого себя пороку, прежде чем придет день Божий великий и страшный, когда солнце уже не будет

    – 77 –



    светить, ни луна, ни прочие звезды, когда в то время общего бедствия и смятения поколеблются высшие силы, [т.е.] ангелы, охраняющие мир, так что прекратят свою деятельность мужи – вельможи и женщины перестанут работать и убегут в сокровенные части домов, заперши все двери; женщина, из страха переставшая молоть, подобно самой малой птичке будет кричать самым тонким голосом, и падут на землю все нечистые женщины и города и их начальство, запятнанное убийством, ожидая наказания свыше, так как настает горчайшее и кровавое время, как бы во время цветения миндаля, и будут теснить беспрерывные наказания, как бы когда налетает множество саранчи, и будут выброшены прочь беззаконные, подобно тому, как черный и презренный каперсовый куст. Добрый муж с радостью пойдет в вечный свой дом; дурные же наполнят все свое рыданием, и ни серебро, собранное в сокровищницу, ни золото испытанное больше не принесут им пользы. Ибо великий удар постигнет все до кувшина, стоящего у источника, и колеса колесницы, которое случайно оставлено в колодце, когда положен будет конец течению времен и мимоидет уготовляемая водою жизнь века [сего], приносящего омовение. Для людей же, находящихся на земле, одно спасение, если души их узнают и возлетят к Тому, Кем они сотворены. Итак, я снова говорю то, что сказал в начале: очень суетно настроены люди и суетность замышляемых ими дел такова, что ее невозможно и превзойти. Я же, проповедуя мудро, предпринимаю слишком большой труд, потому что имею намерение учить этот народ, которого нельзя ни научить, ни излечить. Для того, чтобы быть в состоянии уразуметь речи мудрости, нужен муж благородный. Я уже старик и прошел долгое время жизни, потрудился над тем, чтобы посредством исследования тайн истины найти угодное Богу. Я знаю, что наставлениями мудрых души возбуждаются и пронзаются не меньше, чем тела, когда их поражают воловьими остнами или приколачивают гвоздем. Некоторые, получивши те мудрые уроки от единого доброго пастыря и учителя, преподадут их как бы из единых уст согласно между собою, весьма обильно излагая доверенное им. Но во многих речах нет никакой пользы; и я не советую тебе, о друг, записывать бесполезное относительно обязанностей, в котором нет ничего больше, кроме напрасного труда.

    – 78 –



    Но мне, наконец, остается еще заключение, которое будет в таком роде: люди, вот я точно и сжато провозвещаю вам, что, с одной стороны, должно бояться Бога, Который есть владыка всего и видит все, и соблюдать Его заповеди, с другой стороны, убедить себя в том, что все потом подвергнется суду, и каждый по заслугам получит воздаяние за свои дела как добрые, так и дурные.

     

     

    ______

     

     

    – 79 –



     

     

    Текст приводится в переводе на современную орфографию по изданию:

    Григорий Чудотворец св., еп. Неокесарийский. Переложение Екклесиаста // Его же. Творения. М.: Паломник, 1996, с. 62-79 (репр. пер.: Петроград, 1916).

    Номера страниц идут после текста.

     

    Первоначальный файл с сайта pagez.ru.

    Текст в данном оформлении из Библиотеки христианской психологии и антропологии.

     

     

    Последнее обновление файла: 01.07.2014.

     

     

    ПОДЕЛИТЬСЯ С ДРУЗЬЯМИ
    адресом этой страницы

     

    СОТРУДНИЧЕСТВО И ПОМОЩЬ

     


     

    НАШ БАННЕР
    banner
    (код баннера)

     

    ИНТЕРНЕТ СЧЕТЧИКИ
      Яндекс.Метрика
    В СРЕДНЕМ ЗА СУТКИ
    Hits Pages Visits
    6535 2186 752

     

    . .
    . . . . . . . . .
    . . . . . . . . .